Тбилисские нахимовцы под Знаменем училища. 27.06.2009.
Военно-морские подготовительные училища
Бакинское Военно-Морское Подготовительное Училище
Примаков Евгений Максимович с мамой. 1944 г.
Владивостокское Военно-Морское Подготовительное Училище
Устьянцев Александр Михайлович, выпускник 1949 г.
Горьковское (Саратовское) Военно-Морское Подготовительное Училище
Ленинградское военно-морское подготовительное училище. Подготы 46-49-53
Специальные военно-морские подготовительные школы
Московская военно-морская специальная школа
Высшие военно-морские училища
Морской корпус им. Петра Великого
Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище
Черноморское ВВМУ им. П.С.Нахимова
Юнги
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Настоящей «подводницей» я стала не сразу, эта почетная должность даётся не по статусу мужа, её надо заслужить. Первый год после замужества жила прежней жизнью, работая в Доме Офицеров, правда с большей нагрузкой, потому как под миллионное сокращение военных кадров попали и наши офицеры, среди них Роберт Александрович. Его должность стала гражданской. Наше начальство совместило ее с должностью художественного руководителя и сочло доверить её мне, уволили администратора, и обязанности автоматом перешли ко мне. Спасибо нашему дружному, ответственному, доброжелательному и, что немаловажно, культурному коллективу. Как они мне помогали все, как я старалась изо всех сил, справлялась как могла, с превеликим удовольствием. Расстраивалась, когда проходили гастроли столичных театров или концертов Эдди Рознера, Валерия Ободзинского и совсем доведшие меня до отчаяния – концерты Олега Лундстрема. Всех желающих попасть на их концерты, было не вместить, появились даже недруги – специфика должности администратора. Все это меня закаляло, воспитывало – школа мужества, как же она мне пригодилась в жизни. Профессию «подводницы» я только начинала познавать, выезжая на несколько дней в гости к мужу в гор. Находку, где продолжал службу Эрик, во все глаза смотрела со стороны на жизнь офицерских жен и их семей. Восторгалась Валюшей, женой Рудика Пустовита, другими женами, поражала меня их жертвенность, полностью подчинив свою жизнь службе мужа, – он в море, она на берегу, – месяцами в ожидании встречи. Про себя думала: да они героини, эта жизнь не для меня, я не выдержу. Начинала понимать тех жен, которые оставались в столичных городах, удобных квартирах, работали по специальности, не бросив свои дипломы на алтарь профессии жены, ожидая мужей к себе в отпуск. После каждого возвращения из Находки всё больше росла неуверенность в себе, и всё больше убеждала себя в своей слабости. Все мои сомнения были смыты первой же волной, при первом же приказе мужа: прибыть к новому месту службы в такое-то время. Приказы не обсуждаются... Сама не заметила, как я очутилась в бухте Конюшково – месту первой нашей совместной службы. От себя не ожидала, что оказавшись неожиданно в экстремальной ситуации, не растерялась, впопыхах выполнила курс молодого матроса. Одна, на глазах у изумленных пассажиров и собственного мужа, со сна перебросала весь наш багаж из отцепленного вагона в следующий, который шёл к станции Дунай, ближайший ЖД пункт от пос. Конюшково. Мне понадобилось пять минут.
Уже сидя в другом вагоне, молча и спокойно оглядывая всю эту кучу, я с ужасом подумала, а ведь это только начало. О будущем подумалось с грустью. Это был наш первый вояж к первому месту назначения. По прибытии мы получили маленькую комнатку в трехкомнатной квартире трехэтажного дома. Жизнь за окнами меня мало интересовала, я была такая измученная работой без отпусков, переездом, мечтала только об одном – выспаться и никакой работы, как можно дольше. Я не хотела знать, что есть телефонная связь, и заинтересованность начальников иметь организованную культурно-просветительную работу в своей части. Конюшково, раннее утро – серое утро, ландшафт напоминал чашу – серую чашу... Было одиноко и сиротливо до дрожи, до озноба: после бурной, полной, насыщенной событиями, головокружительной творческой жизни – в серую чашу, осеннюю чашу... Встретила меня (довольно снисходительно) молодая, красивая, с выразительными серыми красивыми глазами, кверху вздёрнутыми ресницами (потом я могла наблюдать, как она мастерски это делала), с очень чувственным носом, с высоко вырезанными крылышками, женщина – Тамара Филипповна Руденко. Весь вид этой уверенной женщины соответствовал «Уставу жены военно-морского офицера». Мой неискушённый взгляд успел заметить, что моя соседка в ожидании ребёнка, второго, первая уже была девочка 12-ти лет – Лорочка, хорошенькая, но капризная. Заметила и некоторую надменность по отношению к женщинам нашего гарнизона. Она этого не скрывала и даже в одном из разговоров посоветовала мне быть осторожной в выборе подруг. А меня, как на грех, на второй день моего пребывания по телефону соседки вызвали в политотдел бригады и обязали возглавить культурно-просветительную работу и серьёзно заняться женсоветом. Пошла-покатилась наша гарнизонная жизнь, и самое активное участие в ней принимала наша квартира. Тамара тоже включилась в общественную работу. Мы зажили единой семьёй, все заботы, радости и хлопоты у нас были общими, искали выход из каких-то плановых и внеплановых ситуаций. А вскоре начали подготовку к встрече Нового года. 1961 год встречали вместе, Тамара вся искрилась, вечер был чудесным, а какие задушевные романсы звучали, исполненные дуэтом Тамарой и Николаем! Серые будни заполнились Лориными музыкальными уроками, мужскими морскими рассказами, общими литературными чтениями на кухне произведений Золя, Бальзака, Толстого и жареной картошкой по вечерам. Незаметно наступили дни, в которых начали проявляться определённые симптомы в поведении нашей Томочки: внезапные и необоснованные перебои в настроении, походка её стала «уточкой», часто хваталась за спину и удалялась в свою комнату отдохнуть. В марте у моей сестры родился сын Игорь. У меня не было возможности из-за занятости его повидать, теперь ожидали прибавления в семье Руденко. Кого ждать – не знали! Поговаривали – «будет девочка». В апреле полетел Гагарин, кое-что зазеленело в нашей чаще, стали копать огород рядом с нашим домом. Больше были на воздухе, все вместе, все рядом. В разговорах звучала одна тема – роды! И, как всегда, кстати, в местной газете появилась статья о том, как матрос-шофёр принял роды по пути в госпиталь, перегрыз пуповину, перевязал её соломой, укутал новорожденного телогрейкой и доставил обоих по назначению. А чем у нас была лучшей ситуация? В посёлке Дунай роддома не было, райцентр далеко, наиболее подходящий пункт, где могут принять роды – госпиталь при Военно-морской базе (ВМБ) в бухте Разбойник – 30 с лишним километров. Меня преследовала одна мысль: кто повезёт, как довезём? Довезём? Проблемы с машиной, свободным от больных врачом, времени суток, самочувствием Тамары и проч. Я решительно подготовилась к самому экстремальному случаю. «Походная сумка» была укомплектована за две недели до родов: спирт, нитки, ножницы, йод, простыня, одеяло. И стало на душе спокойней. Об этом знали только я и Тамара, чтобы остальных не вводить в панику. Незаметно пролетели официальные майские праздники, мы готовились к своему – семейному. И этот праздник пришёл! 6 мая ранним утром постучал Коля и коротко сказал: «Началось, поехали!» Суеты не было, было тревожно и молчаливо. Коля сидел на телефоне, обзванивал флагманского врача, санчасть в попытках получить медицинское обеспечение на поездку, разыскивал Пану Николаевну, соседку и подругу семьи Руденко, чтобы присмотрела за Лорочкой, которая уютно и безмятежно спала, Эрик был в море, я одевала Тамару. Наконец последовала команда Коли: «В машину!» – и мы покатили-поехали в госпиталь в бухте Разбойник, и, конечно, без врача. Я «понимала» всю свою ответственность за будущее ребёнка и роженицы. Что моё беспокойство? Надо было видеть Колю: его увлажнённые нежные глаза так настойчиво просили Томочку держаться, что подвести их было бы просто жестоко. Шофёр в темноте старательно объезжал все ямы и канавы. Незаметно забрезжил рассвет. Постепенно волнение стало ослабевать, и Томочка разговорилась. На миг все забыли, по какому случаю, мы оказались в машине в столь ранний час. Так и подъехали к госпиталю. Томочку сдали в руки врачам и осиротели... Долго стояли в растерянности у машины, забыв, что ещё надо делать, куда и зачем дальше двигаться? Неожиданно для себя я робко предложила проехать к магазину и что-нибудь купить. На обратном пути мы решили навестить Тамару, кое-что передать ей и возвращаться домой, ждать результатов. Молодец, Томочка! Она не заставила нас долго ждать – она сделала нам праздничный подарок совершенно неожиданно. Я оставалась в машине, ожидая Колю. Через некоторое время он появился на пороге госпиталя. Вид его был мрачен. Как-то по-будничному тихо сказал, скорее отвечая на мой немой вопрос: «Родила...» Мы с шофёром совершенно не восприняли это всерьёз, предложили ехать домой и ждать. Утро набирало силы, и день обещал быть солнечным. По Коле этого было незаметно. И только на мой повторный вопрос, он коротко и серьёзно ответил: «Девочка...» Моей радости не было конца, только была непонятной подавленность Коли. Тяжело опустившись на сиденье, он мрачно произнёс: «Я так хотел мальчика...» О, как я обрушила свой гнев на него за всех женщин, закончив, что он ещё будет сожалеть о сказанном. Так и получилось. Не прошло и дня, – надо было видеть его искрящиеся глаза и бесконечную радость в них! «Эта мерзавка», – с любовью называл Коля Иришечку. Она вдохнула столько жизни в наши «Конюхи», в нашу жизнь. А сколько было «обмываний», сколько съедено жареной картошки всеми конюшковцами до выписки из госпиталя новорожденной и её мамочки! Все готовились к их встрече: подъезды вымыли, цветы, собранные от всех соседей, были расставлены по всей лестнице нашего подъезда. Лозунги, плакаты, музыка, накрытые столы... Радость была всеобщей! Это было в мае 1961 года. Страна жила на едином дыхании энтузиазма преобразований во всех сферах жизни. В наши семьи эта теплая, ароматная весна принесла новые две жизни – 19 марта у моей любимой, младшей сестры Людочки родился сын Игорек, чудный крепыш с прической Н.С.Хрущева – венчиком. В семье Руденко 6 мая родилась чудная, с большущими карими глазами Иришка – «любимая мерзавка» (так звал её Николай Кириллович со дня ее рождения). Все пребывали в счастливых хлопотах, связанных с новорожденной.
1962 год. Приморский край, посёлок Конюшково. На фото у меня на руках Ирочка Руденко, справа её старшая сестра Лора.
У Тамары начались проблемы, связанные с грудницей, все народные средства оказались бессильны, и ничего, кроме операции, не помогло. Кормление Иришки, вернее, изобретения, подбор питания для нее был для меня мучительным, я не говорю об ответственности. Бессонные ночи, двое детей, опыта никакого, Тамара после операции с температурой, мужья на службе. Николай Кириллович аж в Китае, в срочной командировке, Эрик на лодке, где командиром был Олег Волгин – холостяк грезил о своей царевне, которая жила в Москве и ехать на Дальний Восток пока не собиралась. «И правильно делала, – думала я про себя, – разве можно иметь семью, детей в подобных условиях, где ограничено всё, даже скромные необходимые средства для выхода из подобных ситуаций». Я не паниковала, но руки опускались, хотя старалась не подавать вида. Но всё когда-нибудь кончается. Томочка поправилась, Иришка окрепла, Лорочка стала уравновешенней, появились успехи в учебе, музыке. Николай Кириллович вернулся из Китая в здоровую, благополучную семью. Короткая служба в Конюшково нас навеки подружила, сроднила с замечательной семьей Николая Кирилловича Руденко, в то время капитана 2 ранга, флагманского инженер-механика бригады подводных лодок, его красавицей женой Тамарой.
Николай Кириллович и Тамара Филипповна Руденко, июль 1981 г.
Перед тем как мы снова оказались во Владивостоке, мы на короткое время ремонта лодки прошли горькую службу в Большом Камне – «Гремучий Змей» в народе. Это название меня заинтересовало, я выспрашивала у сослуживцев, у гражданского населения. Одни улыбались, другие уклончиво уходили от ответа, третьи предпочитали молчать. В моем понятии, это природный террариум для всех видов змей, простиравшийся на бесконечные километры во все стороны со смешанными таежными лесами послеледникового периода. Пожив немного, присмотревшись к специфике жизни, быту города я стала постепенно понимать, что означает это название. Все оказалось значительней проще и печальнее. Жилья катастрофически не хватало специалистам и рабочим Судоремонтного завода. Кто имел своё жилье, мог сдавать работникам этого завода. Семьи офицеров к ним не относились. Кто сдавал квартиры нашим семьям, наказывались руководством. Но многие рисковали, за что мы были им очень благодарны, обещав постоянно находиться в боевой готовности, чтобы в любое время покинуть данное местонахождение, которое «случайно» было обнаружено. Об этом сразу оповещались наши мужья, отправляли пару своих матросов к месту нашего расположения с новым адресом. Мы в одночасье, побросав пару чемоданов на полутороспальную железную кровать с металлическими спинками, в руках горшок с цветами, следовали пешком по заснеженным улочкам через весь «Гремучий Змей» – к новому месту назначения. Местные, глядя из своих окон, кто сочувственно вздыхал, кто улыбался под фразу: «опять декабристок ведут». Спасибо братикам матросам, они нам сочувствовали, помогали как-то обустроиться на новом месте – поставить кровать, перенести стол, если таковой был в наличии. Вместо стола мы могли обходиться и двумя чемоданами, покрытыми скатертью. Непременно были занавеси на два окна (на всякий случай, если повезет), за дверью устраивали гардеробную. Из табуреточки и какой-нибудь подставочки получался замечательный прикроватный столик, на нем салфеточка, маленький китайский ночничок, в который наливались любимые духи или парфюм, и пара настольных книг. Положив вечером, ночничок на плечо, читай себе в удовольствие до прихода мужа. Тщательно вымытая, обустроенная квартира со свежезаваренным чаем, была готова к его приходу. Поздно вечером вернувшись со службы, оглядев новое гнездо, он радостно восклицал: «Как будто и не переезжали!» А это был двадцатый переезд за четыре месяца. Но ведь это не главное. Хотелось быть вместе, и надо было быть вместе именно в том месте – «Гремучем Змее».
Снабжение в Большом Камне было для находчивых и предприимчивых. На рынке семечки и веники, в магазинах одни консервы и макароны, темно-коричневое с приложением рецепта его приготовления, что категорически противоречило школьной программе, в которой утверждалось: «китовое мясо несъедобно». Зато ассортимент винно-водочных напитков разнообразен, на зависть всему Приморью. Вот где начинался террариум. Дом Культуры – кино два раза в неделю и один раз танцы, что не отвечало культурным запросам населения. Пили, пили много. И это в четырех часах езды по железной дороге от Владивостока, да и морской путь должен бы служить на благо рабочим завода и их семьям. На базах были продукты, их хватало даже в самых отдаленных районах Приморья. Не знаю, я не понимала руководство завода, люди смирились, находили какой-то выход, жили весело. Вечерами за окнами до поздней ночи можно было прослушать все песенные жанры, любых репертуаров – народ любил петь. А если вступал ансамбль или квартет мужских голосов с программой песен Булата Окуджавы: «...Ударив шаг по улицам горбатым, Как трудно стать солдатом, солдатом...» – значит, пошли наши молодые офицеры, возвращающиеся из кино или гостей. К сожалению, многие из них не могли противостоять широкому гостеприимству местного населения. Соблазн был один – посидеть, выпить. Ширилась, так называемая, «кооперация»: у местного населения что-то с огородов, у моряков спирт с кораблей – все в доле, и всем хорошо. Короткая жизнь в Большом камне запомнилась мне на всю жизнь, но зато этот опыт мне пригодился в Советской Гавани. В Камне я была без работы, без друзей и единомышленников и бессильна что-либо изменить в своей жизни. Надо же так умудриться, за время проживания там, моя память не удержала ни одного имени, ни одной сколько-нибудь приятной встречи, кроме сослуживцев Эрика, которых я всеми силами пыталась оградить от радушных приемов и ядреных ершей под кокетливым названием – коктейль. Как хватило сил, терпения выстоять в столь новых житейских условиях, не знаю. Может быть борьба за здоровье, жизнь Ильина, за достоинство формы морского офицера. Скорей чудовищный случай, когда Эрик после очередного застолья, возвращаясь в очередной раз из «гостей», заснул на стадионе, запорошенный снегом, в нескольких метрах от дома, где я его случайно обнаружила после нескольких часов ночных поисков. Удивительно, как я всё это выдержала? Чемоданное настроение меня не отпускало ни на один день. Но любовь, терпение, желание верить в друга побеждали. А через год мы оказались снова во Владивостоке – Эрик на Дальзаводе в ремонте, я на своем рабочем месте. Опять с условиями: реанимировать работу Дома офицеров, очистить от случайных кадров и вернуть статус «нашего домика».
Приютил у себя наш спаситель Эдик, жизнь вошла в привычное русло – вот счастье. Через некоторое время в наш терем поселилась семья Руденко. Как мы размещались в двенадцатиметровой комнате, знали только мы. Запомнился постоянный смех, ночью кто-то на кого-то наступил, взрослые спали на полу, девочки – на диване. Поворачивались с боку на бок по команде, утром вставали шёпотом, едва разогнув спины, стараясь сохранить сон девочкам. Днем мы на работе, гостям – свободное время для сборов к отъезду, вечером шутки, рассказы, впечатления, песни... Всем было что сказать, всем было интересно слушать. Дети оказались самыми активными во всеобщем веселье. Радость бурлила в нас от встречи и перспектив. Через пару дней мы проводили Николая Кирилловича представительствовать в Индию. Спустя неделю, посадили Тамару с детьми в самолет до её родного Баку, под солнышко и крылышки родственников. Кто знает, увидимся ли вновь?.. Нас ожидали тоже большие перемены: Эрика утвердили к переводу на командирские классы в Ленинград, мне предстояло прощание с Домиком, в этот раз навсегда. Сколько же он дал мне! «Домик» – это Школа мужества, ответственности, мудрости, порядочности и, конечно, профессионализма. Мне нигде не было страшно остаться без работы, опыт Домика выручал всегда и всюду. Как только закончился Карибский кризис, Дом офицеров и город устроили нам сердечные проводы, они всегда живы в моем сердце.
Через несколько дней мы целовали гранит на набережной Красного флота. Чудное время – учеба Эрика на классах. В я окончила ускоренные курсы кройки и шитья, готовясь к новому месту назначения. Как мне хотелось хоть немного поработать в таком Дворце!
Товарищ Геннадий! Спасибо Вам за понимание женщин «особого закала». Точнее не скажешь, ведь большую часть жизненных переломов нам приходилось решать в отсутствие наших мужей. Они волновались за нас, зная, в каких условиях нам было приказано выжить. Мы старались быть Вашим надежным тылом. Легенд в нашу честь как- то не сложено, да они и ни к чему, нынче «звездность» в почете. За знак «Ваша любовь и вера сохранили нас», за идею, всем его организаторам и исполнителям – большое спасибо. Верно, и трогательно. Из всех моих наград, для меня, он очень ценен. Я позволила его одеть всего один раз на крещение моей внучки Виктории-Марии 25 декабря 2010 года. Только надо бы сохранить его достоинство – вручать тем, кто его заслуживает. А вот чтобы не исчезнуть бесследно, поделюсь своими воспоминаниями. Начать придётся с далеких пятидесятых, с приморского города студентов, молодых офицеров, города влюбленных в залив Петра Великого, в бухту Золотой Рог, в центральную улицу Ленина, мощённую камнем «смерть каблучкам», которую в бархатные вечера утюжила молодежь от Набережной до Дома офицеров флота в надежде на неожиданную встречу или новое знакомство. Это город молодости, город мечты, город утренней зари, город – защитник рубежей нашей страны с морских направлений. Это удивительный город-терем, закрытый город-порт Владивосток, въезд в который был разрешён только по пропускам.
Я – молодой специалист, полная энергии и идей по развитию культуры, спорта, – работала художественным руководителем в , а жила на Набережной, где сейчас кинотеатр «Океан». Не могу не улыбнуться при этих воспоминаниях. Что мы только не творили нашим маленьким, но творческим и талантливым коллективом. Начальник ДОФ полковник – красавец, всегда улыбающийся, не признающий слово «нет» – Александр Николаевич Лукьянов; старший инструктор по культурно-массовой работе майор – творческий, энергичный – Роберт Александрович Татишвили; зав. музыкальными классами, блестящий аккомпаниатор нашего эстрадного оркестра – Вероника Александровна Матюшко и Мария Федоровна, инструктор по работе с семьями – большая мама для всех молодых семей. Весь объем работы не перечислить, все формы работы не назвать. ДОФ был домом для офицеров всех возрастных категорий и их семей. Он был Культурным центром города. Там проводились все ответственные мероприятия, связанные с развитием нашей страны и нашей жизнью. К примеру, посвящённые 100-летию города Владивостока, прогрессу в освоении космоса, гигантскому развитию флота, городские новогодние праздники для детей, молодых офицеров и студентов города, а также творческие вечера для старшего офицерского состава и их семей. Устраивали музыкальные салоны без симфонических оркестров. Популяризировали классическую музыку – по призыву партии и правительства необходимо было образовывать народонаселение. Мероприятия, посвящённые празднованиям Дня Военно-Морского Флота, проводились совместно с офицерами флотов Демократических стран – Болгарии, Германии, Польши, Чехословакии, Югославии – они проходили практику в Советском Союзе. Как ответственно и не просто, но весело и интересно разрабатывались циклы мероприятий, писались сценарии, создавались художественные коллективы, клубы по интересам, проводились устные журналы, диспуты, обсуждения литературы, кинофильмов. И все это своими силами. Как только наши технические работники выдерживали и выполняли, порой невыполнимые наши фантазии, при наличии технических средств того времени? Выдерживали! Оказывается, из каждого можно выбить искру. В начале шестидесятых соединения подводных лодок структурируются в состав Подводных Сил Военно-Морского Флота СССР. Неудивительно, шло интенсивнейшее строительство подводных сил, теперь об этом можно говорить открыто, с единственной разницей – гордости и горести. Сегодня, в результате всех преобразований, мы имеем то, что имеем – на радость нашим «друзьям». Мы знаем, у подводников есть тяжелая традиция: если лодка возвращается на свою базу со спущенным флагом – на лодке ЧП. Мне кажется, целых двадцать лет приспущен Андреевский флаг над всем ВМФ России. На днях – новое известие: идут торги за Владивостокский Дом офицеров флота – родного «морского причала», семейного Дома офицеров и их семей. Да что там, уж если не хватило в городе газа или денег для Вечного огня, то, простите, вина не только одного «дяди Сэма», но и нашего Государства, которое защищали ветераны и защищают воины-тихоокеанцы. Все это – боль ветеранов, о которых так много говорим. И пример «нравственности и патриотизма» нашему будущему. Кто знает, не придется ли Вам, господа, общаться с этим будущим.
Не будем о грустном, вернемся в наше созидательное время. Нам было поручено провести праздник, посвященный Дню моряка-подводника, который состоялся 2 апреля 1960 года. Могла бы я подумать тогда, что подготовка и проведение этого праздника обернется моей судьбой на долгие годы. Что на этом вечере я познакомлюсь со своим будущим мужем. Что мне выпадет честь ежегодно готовить праздники Военно-морского флота, проводить встречи с моряками-подводниками. Что проведение праздника, посвящённого Дню моряка-подводника 19 марта 1997 года в городе Санкт-Петербурге, будет для меня завершением моей творческой и трудовой деятельности. Сколько связано с этим удивительным днем, который начался в далеком апреле. Не помню, кто сказал: «Подводник – это не работа, это не служба, это – судьба». Судьбою для меня стал тот незабываемый вечер подводника. На этом вечере мой друг капитан-лейтенант, весёлый, энергичный – мечта всех девушек Владивостока – Эдуард Найдель пытался познакомить меня со своим другом Ильиным Эрнстом. Знакомство состоялось в самый разгар бала, на бегу, я была при исполнении своих обязанностей, ни лицо, ни само имя – Эрнст, мне не запомнились. Спустя несколько дней мы познакомились во второй раз благодаря опять же нашему Эдику. Как оказалось, это была компания друзей – молодых офицеров, выпускников 1953 года Первого Балтийского Высшего Военно-морского училища города Ленинграда. Светские молодые люди, в народе «денди», в свободные от службы вечера прогуливались по улице Ленина. В модных макинтошах, в шляпах или без них (по погоде), в потрясающей обуви ленинградской фабрики «Восход». Они учтиво раскланивались направо и налево со всеми знакомыми, и незнакомыми тоже. У одного шея была несколько в складочку, как у противогаза. Мы шутили: надо меньше ее вытягивать при встречах. Эдик – душа и организатор данной ячейки, хозяин квартиры на Китайской, дом 19, в центре города, бывший штаб Тыла флота. Красавец и балагур, неистощимый рассказчик каких-то историй и анекдотов, авторитет не только для своих преданных друзей, но как специалист своего дела – талантливый химик Тихоокеанского флота. Александр Савинский – капитан-лейтенант, старпом командира подводной лодки, очень скромный, учтив, к своему собеседнику предельно внимателен, при разговоре, слегка подавшись всем своим двухметровым корпусом к собеседнику, стараясь не пропустить ни одного слова, смотрел в глаза. А у самого глаза серые, распахнутые, добрые. Написал большой цикл нежных стихов, посвященный женщинам, закоренелый холостяк. Из нашей компании женился самым последним.
Александр Савинский конца 1950-х («денди» в штатском). Он же в конце 1980-х (боевой офицер в море).
Владимир Удовенко, фото 1999 года, последние сведения о нём были из г. Фокино в 2006 году.
Владимир Удовенко – капитан-лейтенант, коренастый, среднего роста. Глаза у него живые, оценивающие. Лицо мужественное, обстоятельный и немногословный. Он страшно не любил неуравновешенных людей, был к ним очень категоричен, но умел свои чувства держать при себе. Володя чаще всего ходил в штатском. Часто неожиданно исчезал на какое-то время, так же неожиданно появлялся. Друзья знали причину его исчезновений, были деликатны и вопросов не задавали. Его слабостью были женщины восточного типа, чем объяснял свое положение холостяка. Позднее женился на красивой девушке с раскосыми глазами – Аде, чудной спутнице его жизни и прекрасной матери их детей. Сам он из Сибири. Когда совпадали наши отпуска, мы собирались у нас на Мойке и готовили сибирские пельмени под его руководством. Вкуснятина, под хрустальную стопочку, препарированную впечатлениями, воспоминаниями, планами на будущее – «впечатлялись» до самозабвения. Душой дальневосточных встреч-застолий были наша любимая Марина Наполеоновна – мать Эрнста, и наш любимый дед Алексей Васильевич, отчим Эрнста. Эрнст Ильин – старший лейтенант, на то время был понижен в воинском звании судом чести из капитан-лейтенантов за нарушение воинской субординации, он был старшим помощником командира подводной лодки – Владимира Кобзаря.
Эрнст, 1954 год
Среднего роста, красивый, с внимательными вопрошающими глазами, изысканными манерами, несколько капризным выражением лица, застенчив, многочитающий, с часто меняющимся настроением, на первый взгляд скромен, но в жизни такой же балагур, как Найдель – оба были аккуратисты, поэтому уборка «штаб-квартиры» доставалась им. Как выяснилось, он не раз со мной пытался познакомиться, но безуспешно. Несколько раз просил об этом Эдика, тот его каждый раз отговаривал под разными предлогами, не веря в его искреннее чувство, считая его недостойным «флагманской невесты» – это про меня, такая подпольная кличка за мной была. Он был прав. Свободного от работы времени у меня не было, о личной жизни еще не задумывалась, были коллеги, друзья, знакомые. Я благодарна Эдику, который заботился о моей чести и достоинстве. Возвращаясь поздно вечером с работы, я не раз слышала: «Вот мы Вас и проводили, спокойной ночи!» Как же я им всем благодарна за их уважительное отношение ко мне. Эрик оказался настойчивым в своем намерении. Он выходил свое счастье, выстоял в патруле, выдержал все культурно-массовые мероприятия и выслушал всю классическую музыку в музыкальном салоне – как говорил весь наш домик. Все наши свидания прошли под его кровом: я работала, он отдыхал. Даже наша свадьба состоялась 16 июля, между праздниками Столетия города и Дня Военно-морского флота, можно сказать, не уходя с работы. Эрнст женился первым из всех своих друзей, мнения были разные, но на свадьбе были все наши друзья. Владимир Иванович Кобзарь был посажённым отцом, Саша Савинский прислал телеграмму – поздравления с новой ячейкой общества. К тому времени он стал меня называть своей сестрой. Мы и правда с ним чем-то похожи: и ростом, и лицом, а по человеческим качествам и восприятию жизненных принципов – почти во всем. Странно, что у нас были разные родители, которых у нас к тому времени уже не было в живых. Эдик первый последовал примеру Эрика. После первого брака он был очень разборчив. Любил свою ленинградскую пятилетнюю дочь Мариночку, ее фотокарточка стояла на самом видном месте в его уютной квартире. Его гордость смотрела с веселым задором на одинокую жизнь отца большущими глазами, с такими же длиннющими ресницами, как у отца, с огромной шапкой темных волос, но почему-то с сигаретой. Мы с Эриком знали о женщине его мечты из долгих ночных, предельно откровенных разговоров. Подшучивали над ним, переживали за него, чтоб не остался холостым. Он долго находился в поисках своей единственной Инночки – серьезной, слегка ироничной, красивой и недоступной, вот в чем «собака была зарыта». Она была преподавателем английского языка. Поженились они без нас, мы были на классах в Ленинграде. Рады были безмерно за их счастливую полную семью (у Инночки в то время была двухлетняя дочь). Какой заботой, любовью Эдик – молодой муж и сразу папа – окутал их! От былой холостой жизни не осталось и следа. Правда, по старой своей привычке, иногда его вдруг «дергало» в присутствии Инны проявлять излишне трогательное внимание дамам прошлого. На что Инна сначала болезненно реагировала. К счастью, лицедейство быстро прошло. Инночка мудро по-женски, с большим тактом, правильно выстроила свою семью. Мы часто и много общались, после перевода их в Таллин, где они получили хорошую квартиру и работу. Эдик последние годы работал в Министерстве образования, воспитали чудную дочь. Последний раз мы виделись у них дома, много вспоминали, ездили по Эстонии. Казалось, так будет всегда. Совершенно неожиданный уход Эдика из жизни в нашем сердце оставил тот шрам, который никогда не заживет. Несколько позже ушёл из жизни Володя Удовенко. Какое счастье, что этот «убежденный холостяк» успел дать жизнь своим детям и внукам. О Саше Савинском можно говорить без конца. Это удивительный человек, заботливый семьянин, однолюб, прекрасный отец и любящий дед своей Настеньки.
А.Г.Савинский на мостике ПЛ 641 пр. 1970 г. (архив В.В.Брыскина)
Последний год его болезни мы много говорили с ним по телефону, я просила его не забывать о его стихах, которых у него множество, просила писать понемногу о морской жизни. Проза его читается легко и интересно, а материалов за время его службы на Дальнем Востоке предостаточно, тем самым выполнил бы обещание, данное им и Эриком матери погибшего их друга Володи Спасского – Вере Михайловне. () Вот еще одна достойнейшая страница жизни – семья Спасских. Как бы хотелось, чтобы Эрик постарался выполнить своё обещание, хотя бы частично, ради их друга, который трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Мучительные страдания пережила Вера Михайловна из-за непорядочного человека – по имени Зоя, ворвавшуюся в ее одинокую жизнь. За время нашего отпуска, на правах лжеродственницы, она довела ее за месяц до такого состояния, что врачи Смольнинской больницы, куда я её доставила, приняли меня за преступницу. За время лечения мы крепко подружились, но спасти Веру Михайловну после ампутации ноги, к великому сожалению, при всех стараниях врачей и при нашей заботе, не удалось. Я была очень наивна, мне казалось, что после таких злодеяний, которые сотворила с ней Зоя – жить невозможно, убьет совесть. Ан нет, живут превеликолепно, забрав себе даже большущую библиотеку, принадлежащую Ленинградскому авиационному институту по завещанию ректора института – профессора Спасского. Думала ли я, что и мне придётся встретиться с подобными людьми и пережить надругательства над своими родственниками, но об этом позже. Какое счастье, когда тебя окружают порядочные люди, какое благо дают они нам. Мы часто с Сашей затрагивали эти темы в наших задушевных разговорах, перелистывая страницы нашей жизни, отмечая в ней все хорошее и не очень, ругая себя за какие-то упущения или обиды. Да и просто за свою слабость, но всегда оправдывали наших детей, близких и даже недругов (к счастью, их было совсем немного). Мы давно и очень хорошо знали друг друга. Ведь Саша вошел в семью Ильиных еще мальчиком, родители его погибли в блокаду, а тётушка его заботилась о нем в меру своих сил. В общем, с Эриком, с Володей и другими друзьями у Ильиных или Спасских было всегда интересно. После окончания училища, при свободном распределении, они выбрали Дальний Восток, честно отдав свои молодые годы, знания, любовь, позднее и здоровье Тихому океану, приобретя семьи, профессиональный опыт, заслуженное уважение, знаки почета. В званиях капитанов 1 ранга вернулись в свой любимый город на Неве. Казалось бы, можно жить спокойно: штатская жизнь, хорошая работа, с трудом, но все же хорошо решен квартирный вопрос, у Савинских растет чудный сын Вадим, а личного счастья не случилось. Сколько было разговоров, переживаний, предложений, бессонных ночей, сколько затрачено здоровья... Все суета сует – одиночество. Он остался, предан единственной женщине – своей Людмиле, матери его любимого сына, бабушки их любимой внучки Настеньки. Последний год Саша плохо ходил, но дела по даче не оставляли его в покое, своими больными ногами выхаживал какие-то документы, чтобы все у детей и Людмилы было оформлено. Его забота о его тетушке и ее муже, и куча всяческих забот – они не давали ему покоя, но и были его спасением. Его любовь к ним была его долгом.
В этом весь Саша – всё людям, с непременным чувством долга. Часто вспоминаю его – ворвавшегося к нам на Мойку, взбудораженного, с горящими, счастливыми глазами. На одном дыхании с порога представил нам свою Людмилу, на второй день знакомства с ней. Пытаясь перехватить мой взгляд, задавал мне немой вопрос: – Ну как девочка на этот раз? – Не дожидаясь ответа, серьезнейшими глазами отвечал: – Это уже навсегда! Саша знакомил нас со своими новыми девочками, каждый очередной свой отпуск в Ленинграде. На этот раз такая решительность, столько счастья и никаких преград и возражений. Больше я Сашу таким счастливым не видела. Мы отправились в новый ресторан «Нева», буквально несколькими днями раньше, мы были с Найделями на открытии его. Весь вечер Саша не сводил влюбленных глаз со своей красавицы Людмилы. Я осторожно намекала, чтобы он не напрашивался в первый вечер в гости, дабы не обидеть девочку. Эрка подхихикивал, дескать, «мы свое дело знаем», с сожалением вспоминая недавнюю свою холостую жизнь. В этот же вечер, в поддержку Людмиле, я «дернула» впервые коньячок «Двин». В свою очередь, он «двинул» меня, да так, что я едва отдышалась. Кто же знал, что коньяк оглушает? Через три дня были проводы в аэропорту – Сашу отозвали из отпуска, будущую жену он доверительно оставлял мне под мое попечительство, в котором она совершенно не нуждалась. Мы просто не имели с Людмилой встреч. Вскоре Людмила вылетела в город Петропавловск-Камчатский, к месту службы своего мужа. Последний разговор у нас состоялся 12 сентября 2011 года – за три дня до его ухода. Совсем слабым голосом он говорил о своей Людмиле, сыне Вадиме и внучке Настеньке. Дорогой Александр Георгиевич – мой верный, любимый старший брат! Да светится твоя звезда!
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
